Глава 5 Лучший человек из всех живших на Земле – это безымянный украинец

Кто из людей, когда-либо живших, сделал больше всего добра? Пытаясь прояснить этот вопрос, я нашел в журнале «Эсквайр» список «75 лучших людей в мире». Составители этого рейтинга[116] считают, что первое место должен занять… Мэтт Дэймон. Что кажется маловероятным.

В гл. 3 я назвал ликвидацию оспы одним из величайших достижений человечества. Если мы ищем Лучшего Человека, то могли бы начать с тех, кто помог справиться с оспой. Во многом эта заслуга может быть приписана всего одному человеку.

В 1966 году уроженец Огайо эпидемиолог Д. Э. Хендерсон[117] возглавил кампанию ВОЗ по ликвидации оспы во всем мире. Хендерсону было всего 38 лет, у него было всего десять лет клинической практики, он был на 15 лет моложе остальных участников программы, однако же он блестяще справился с задачей. Он поставил амбициозную цель: за десятилетие полностью избавить планету от оспы. Поразительно, но эта кампания увенчалась успехом и в 1967–1971 годах число эндемичных по оспе стран упало с 31 до 5. Хендерсон предложил стратегию кольцевой вакцинации: вместо того чтобы прививать все население (дорогостоящая и времязатратная процедура), его команда применяла широкомасштабное оповещение для определения очага заболевания. Заболевших помещали в карантин и вакцинировали всех остальных в определенном радиусе от этого места. Результат превзошел все ожидания. В 1977 году последний случай заражения оспой естественным путем был зафиксирован в Сомали. Оспа стала первой искорененной болезнью.

Хендерсон получил более дюжины крупных наград, в том числе высшие гражданские награды США: Медаль общественного благосостояния, Национальную научную медаль и Президентскую медаль Свободы. Он получил почетные степени семнадцати университетов. После 11 сентября 2001 года Хендерсон стал ведущим экспертом по биотерроризму при Джордже У. Буше. Король Таиланда даже посвятил Хендерсона в рыцарское достоинство.

Но речь тут не о Хендерсоне. К моменту его назначения уже сформировалась политическая воля к ликвидации оспы. Имелась определенная позиция (которая Хендерсона изначально даже не привлекала), и он ее занял. Не хочу сказать, что Хендерсон не оказался на высоте положения или что он не герой. Однако на месте Хендерсона мог оказаться другой подходящий человек, и оспа все равно была бы побеждена.

Нам следует обратить внимание на неожиданную фигуру: украинского вирусолога Виктора Михайловича Жданова (1914–1987)[118]. Работая над этой главой, я нашел о нем в Сети лишь четыре абзаца в «Википедии» да несколько зернистых черно-белых фотографий. Не уверен, что его труд удостоился каких-либо наград.

В мае 1958 года на ежегодной сессии Всемирной ассамблеи здравоохранения в Миннеаполисе (первое после девятилетнего неучастия Советского Союза в работе Ассамблеи) Жданов (занимавший тогда пост замминистра здравоохранения СССР) предложил план глобальной ликвидации оспы. В 1958 году еще ни одна болезнь на планете не была искоренена. Никто не знал, осуществимо ли это. И никто не ожидал, что подобное предложение будет исходить от Советского Союза. Но Жданов предположил, что болезнь можно победить за десятилетие. Поскольку оспа – болезнь исключительно человеческая, утверждал он, уничтожить ее проще, чем переносимые комарами инфекционные заболевания наподобие малярии. Он указал на успех Советского Союза в ликвидации оспы, несмотря на огромную территорию и неразвитую транспортную сеть. Жданов ссылался на письмо Томаса Джефферсона изобретателю вакцины против оспы Эдварду Дженнеру: «Пользуясь случаем, хочу[119] передать вам хотя бы отчасти дань благодарности, положенной вам от лица всей семьи человечества. Никогда прежде медицина не порождала изобретения столь ценного… Грядущие народы лишь из уроков истории узнают, что ненавистная оспа существовала и была вами истреблена».

Жданов сумел убедить скептиков и добился успеха. Впервые в истории ВОЗ согласилась начать кампанию по ликвидации оспы. Чтобы оценить принесенную Ждановым пользу, учтем, что даже не убеди он ВОЗ, оспу, вероятно, все равно искоренили бы. Проблема была достаточно серьезной для того, чтобы кто-либо начал кампанию с целью ее решения. Следовательно, многие из 120 млн жизней, спасенных благодаря ликвидации оспы, все равно были бы спасены. Но такая кампания началась бы гораздо позднее. Следовательно, можно предположить, что Жданов на десятилетие приблизил победу над оспой. А если так, то он в одиночку предотвратил 10–20 млн смертей: почти столько же, сколько жизней было бы сохранено, если бы удалось добиться трех десятилетий мира во всем мире.

Обычно мы не рассматриваем достижения под углом того, что произошло бы, не будь их вовсе, – и совершенно напрасно. Важно не то, кто приносит пользу, а то, принесена ли польза. И мера того, чего вы добились, представляет собой разность между тем, что произошло в результате ваших действий, и тем, что все равно произошло бы.

Предположим, я вижу, как женщина падает на землю. У нее сердечный приступ. Рядом никого, поэтому я подбегаю и начинаю выполнять первичные реанимационные действия (ПРД). Допустим, прежде я этого не делал, но мне все же удается запустить сердце. Женщина выздоравливает, но в результате низкокачественных ПРД получает инвалидность. Однако даже в этом случае ясно, что я совершил великое дело.

А теперь предположим, что, когда женщина упала, рядом оказался бы парамедик. Он обязательно запустил бы сердце[120], не повредив его, однако я оттолкнул парамедика и стал сам выполнять ПРД. Я спас ей жизнь, но если я не сделал бы это, парамедик сумел бы сделать то же самое, причем не причинив вреда. Герой ли я? Разумеется, нет. Добро, которое я творю, не обусловлено прямой пользой, которую я приношу. Даже если я спас жизнь женщине, я причинил ей вред.

Задумываться о том, что произошло бы в противном случае, – важный аспект научного мышления. Но ошибка, заключающаяся в пренебрежении контрфактуальным моделированием, в мире филантропии совершается повсеместно и может иметь ужасные последствия.

Шестнадцатилетний Брендон жил на северо-востоке Детройта. Он уже имел неприятности с законом за вооруженное ограбление, проникновение в жилище и преступления, связанные с оборотом наркотиков, и его привезли в Оклендскую окружную тюрьму, чтобы он собственными глазами увидел, каково жить за решеткой. Сделано это было, чтобы заставить Брендона переоценить свои приоритеты, прежде чем он окажется в тюрьме навсегда. Брендон и другие подростки – главные герои одного из выпусков Beyond Scared Straight.[121]

Сериал Scared Straight начался в 1978 году с документального фильма Арнольда Шапиро. В нем излагалась подлинная история группы несовершеннолетних правонарушителей, которых надзиратели привели на три часа в тюрьму. Заключенные орали на подростков, унижали их, угрожали, рассказывали об ужасах тюремной жизни, об изнасилованиях и избиениях, чтобы напугать и заставить отказаться от преступной жизни. Фильм заканчивается рассказом о том, что большинство молодых людей оставили скользкую дорожку, хотя его авторы признают, что некоторые подростки продолжили нарушать закон. Фильм получил «Оскар», 8 наград «Эмми» и породил продолжения: Scared Straight: Another story, Scared Straight: Ten Years Later, Scared Straight: Twenty Years Later. Новейшую реинкарнацию (Beyond Scared Straight) показывают в США на канале A&E. Идет 8-й сезон. Передача выходит еженедельно и привлекает миллионы зрителей.

Когда Брендон входит в тюрьму, он самоуверен и дерзок. Он оказывается лицом к лицу со стеной заключенных, глядящих на него сквозь решетку. Они подначивают его: «Ты крутой, да? Ну-ка, давай!», «Хочешь быть чертовски крутым парнем?» Заключенные угрожают Брендану, насмехаются над ним, а охранники одним лишь своим присутствием подтверждают серьезность их угроз.

Брендон улыбается. Он думает, что это прикольно. Когда надзиратель уводит его, он продолжает разыгрывать крутого парня: «Меня не подловишь. Я не боюсь этих придурков… Они дышат так же, как и я, и кровь у них течет так же, как у меня».

Настроение его меняется после того, как он наблюдает, как заключенного бьют электрошоком, привязывают к стулу и насильно вводят снотворное. Брендон сломлен, у него на глазах слезы. Охранники говорят, что они на его стороне. Они не хотят, чтобы он оказался здесь.

В конце программы мы снова встречаем Брендона. Спустя месяц после посещения тюрьмы он вновь улыбается, но теперь в глазах у него надежда, а не вызов. У Брендона есть наставник, он перестал тусоваться с друзьями, которые втягивали его в неприятности. Он возвращается в тюрьму, чтобы извиниться перед надзирателями, с которыми препирался. Брендон признает свою неправоту: «Я рад, что побывал на экскурсии в тюрьме, потому что это изменило мою жизнь и сделало меня лучше. И заставило меня понять, что кое-что из того, что я делал, плохо… Теперь будущее видится светлым».

Передача Beyond Scared Straight знакомит нас с миром, с которым большинство никогда не столкнется. Это смесь популярно-развлекательного и духоподъемного жанра. Продюсеры говорят, что это очень эффективная социальная программа и что случаи вроде истории Брендона, когда проблемный подросток радикально меняет свою жизнь, – скорее норма, чем исключение. С момента запуска Scared Straight сотни тюрем в США запустили аналогичные программы. Программа кажется беспроигрышной: она сокращает уровень рецидивов среди несовершеннолетних и отлично смотрится на ТВ.

Но, как вы уже, наверное, догадались, у Scared Straight есть и темная сторона. Те, кто настаивает на эффективности программы, неправы. Программа не просто неэффективна. Она откровенно вредна.

Было проведено девять достоверных исследований[122], оценивавших поведение тысячи несовершеннолетних. Некоммерческая организация «Кокрейн», которая проводит строгую экспертизу социальных программ и проектов в области здравоохранения, рассмотрела эти исследования и нашла, что в двух случаях программа не принесла значительного улучшения, а оставшиеся семь даже выявили рост подростковой преступности. По оценке авторов исследования, изученные ими программы Scared Straight увеличили вероятность совершения правонарушений примерно на 60 %. «Анализ показывает[123], что невмешательство принесло бы меньше вреда, – заключили эксперты. – Воздействие программы почти идентично при применении моделей со случайными и с фиксированными эффектами и имеет негативную направленность независимо от выбора метааналитической стратегии». На академическом жаргоне это едва ли не самая жесткая критика. Это означает, что, с какой стороны ни посмотри, программа Scared Straight вызвала больше преступлений, чем предотвратила. Институт публичной политики[124] штата Вашингтон оценил ценность для общества (из расчета на вложенный доллар) ряда профилактических программ, например психотерапии и обучения психологической разгрузке. Из шестидесяти изученных случаев вмешательства подавляющее большинство принесло больше пользы, чем на них было затрачено. Лишь три оказались вредоносными, причем одна из них – в высшей степени: Scared Straight. Поскольку программа Scared Straight ухудшала криминогенную обстановку, то, вместе с сопутствующими расходами на пенитенциарные учреждения и расходами общин, каждый доллар, потраченный на Scared Straight, обошелся обществу в 203 доллара.

Однако программа, несмотря на свою доказанную вредоносность, продолжается. Проблема в том, что те, кто превозносит ее эффективность, не думают о том, что произошло бы в противном случае. Они видят, как юные правонарушители приходят в Scared Straight, видят, как те в дальнейшем совершают меньше преступлений (только треть ребят[125], прошедших через программу, в следующем году совершают преступление), и приходят к выводу, что это успех. Но нельзя сказать, что некая программа вызывает улучшение, основываясь исключительно на том факте, что стало лучше. В случае Scared Straight доказано, что уровень преступности снизился бы и без этой программы – и даже заметнее. Она лишь мешает прогрессу.

Подозреваю, что эффективность Scared Straight можно объяснить[126] регрессией к среднему значению. Если вы сыграли поистине отличный раунд в гольф, то в следующий раз, вероятно, сыграете хуже, поскольку отличная игра статистически менее вероятна и стоит ожидать более типичного исхода. Аналогично люди, переживающие особенно тяжелый приступ депрессии, через три месяца будут в среднем счастливее, поскольку, вероятно, окажутся ближе к своему среднему уровню удовлетворенности. А если вы выберете группу молодых людей для прохождения коррекционной программы, то, поскольку за данный период они совершили необычно много правонарушений, в последующие месяцы они, вероятно, будут демонстрировать поведение, более близкое к типичному.

Но это объясняет лишь, почему проект Scared Straight кажется эффективным. Почему программа повышает уровень преступности? Никто точно не знает, но одна из гипотез состоит в том[127], что заключенные (которые подчеркивают, что они крутые настолько, что ухитряются выживать в тюрьме) действуют на юных правонарушителей скорее как ролевая модель. Неблагополучные подростки отождествляют себя с заключенными и подражают им. Когда пересматриваешь передачу, это кажется правдоподобным. Заключенные рассказывают ребятам, что тем следует стараться избежать тюрьмы не потому, что это ужасное место или потому, что нарушать закон стыдно, а потому, что они недостаточно круты.

Пример Scared Straight показывает, насколько важно обеспечивать строжайшее тестирование масштабных социальных программ путем контролируемого исследования, прежде чем воплощать их на практике. Если химик-любитель создаст таблетку, которая, по его словам, уменьшит преступность, мы ни за что не назначим ее тысячам детей без строжайшей проверки, потому что это может быть опасно, не говоря уже о том, что это противозаконно. Однако новые программы наподобие Scared Straight запускаются без опоры на серьезные исследования. Без проверки мы не в состоянии определить, улучшит ли программа положение дел, ухудшит его или вообще ни на что не повлияет. Разумеется, порой масштаб программы слишком мал для проверки ее на разумное использование денег, а иногда невозможны строгие испытания. Но по умолчанию мы должны относиться к проблеме так: если программу планируется применять в широком масштабе, нужно доказать ее эффективность.

Особенно интересно представить, что произошло бы в противном случае, когда мы думаем о выборе профессии. Это возвращает нас к Грегу Льюису и оценке пользы, приносимой врачами.

В гл. 4 мы оценили пользу от одного дополнительного врача в США в четыре спасенные жизни. Но это не говорит о том, хорошо ли быть врачом. Ведь если вы становитесь врачом, то к уже имеющимся вашим коллегам попросту прибавляется еще один. Число мест в мединститутах ограничено, и если вы решили не идти в мединститут, ваше место займет другой. Таким образом, становясь врачом, вы просто меняетесь с кем-либо местами, ничего не прибавляя к сумме таланта в этой области. Приносимая вами польза не равна разнице между наличием в США 878194 и 878195 врачей. Это польза, которую вы приносите, становясь врачом, по сравнению с пользой, которую принес бы другой, займи он это место.

Это означает, что оценка в четыре жизни, спасаемые врачом за время его карьеры, завышена. Но стать врачом все равно полезно: поступив в мединститут, вы повысите среднее качество врачей (при условии, что при поступлении отбираются лучшие), а начав работать, вы, возможно, слегка снизите жалование врачей, позволив большему числу коллег найти работу. Но ваш вклад будет не так велик. Грег прикинул, что за время своей карьеры вы спасете не четыре жизни, а одну или две. Конечно, и это очень ценный вклад в благополучие общества, однако меньший, чем можно было ожидать.

Это соображение допускает самое широкое применение. Подростком я работал в центре сестринского ухода. Много ли пользы я приносил? Сначала я размышлял о непосредственной пользе: облегчении участи людей, живших в том интернате. Однако мне следовало подумать, делаю ли я эту работу лучше, чем другой на том же месте. При всем своем энтузиазме я был нерасторопен и неопытен, а деньги, которые там платили, были нужны мне, вероятно, в меньшей степени, чем кому-либо другому. Поэтому неочевидно, была ли вообще от меня польза.

Это отчасти объясняет, почему Грег не отправился в Африку. Поступи он в некоммерческую организацию, он занял бы место человека, который хотел сделать то же самое. Польза от дополнительного врача в развивающейся стране ежегодно составляет около 300 QALY, то есть очень много, но польза, которую он принес бы, заняв чужое место, была бы меньше. И Грег выбрал иную стезю, отвечающую многим из рассмотренных выше требований. А именно – решил зарабатывать, чтобы делиться.

Вместо того чтобы максимизировать прямую пользу, приносимую собственным трудом, зарабатывайте больше, чтобы больше жертвовать и тем облегчать жизнь других. Большинство не рассматривает этот вариант, выбирая профессию, которая «приносит пользу». Но время и деньги, как правило, взаимозаменяемы (деньгами можно оплатить чужое время, а собственное можно использовать для зарабатывания денег), так что нет причин считать наилучшими те профессии, которые непосредственно приносят пользу другим. Если вы всерьез желаете приносить пользу, то стратегия «зарабатывайте, чтобы делиться» заслуживает внимания.

Какие возможности имелись у Грега? Если бы он работал врачом в богатой стране и не жертвовал часть своего заработка, то на протяжении всей его карьеры он принес бы пользу, эквивалентную спасению 2 жизней. Если бы он отправился работать в очень бедную страну, то ежегодно приносил бы пользу, эквивалентную спасению 4 жизней (и за 35 лет карьеры спас бы 140 жизней). А сколько жизней он спас бы, если бы остался дома и делал пожертвования?

Средняя зарплата врача в Англии – около 70 тыс. фунтов стерлингов в год (до вычета налогов)[128], или 110 тыс. долларов (около 4,6 млн за 42 года работы). Выбрав особенно высокооплачиваемую специальность[129] – онкологию, – Грег мог бы зарабатывать вдвое больше: в среднем 200 тыс. фунтов стерлингов в год. Выше я упоминал, что один из самых затратоэффективных способов спасать чужие жизни – это раздавать надкроватные сетки, которые спасают в среднем 1 жизнь на каждые 3,4 тыс. долларов пожертвований. Занимаясь онкологией, Грег смог бы ежегодно жертвовать половину 200-тысячного заработка, оставляя в своем распоряжении приличную сумму – 100 тыс. фунтов стерлингов до вычета налогов (пожертвования налогом не облагаются). Его взносы ежегодно спасали бы десятки жизней: это существенно больше, чем у Грега получалось бы, работай он сам в бедной стране.

Поэтому Грег решил зарабатывать, чтобы делиться, планируя специализироваться в онкологии. «Своими руками я, врач, спас бы несколько жизней, – объяснил мне Грег. – Это меньше, чем я думал, но все равно здорово. Делая пожертвования, я могу спасти сотни жизней». Соображения, побудившие Грега выбрать медицину, привели его и к убеждению делать пожертвования: «Начал я примерно с 10 % и постепенно увеличивал сумму, обнаружив, что не особенно скучаю по этим деньгам. Теперь я жертвую около 50 %, и моя жизнь, пожалуй, лучше, чем была. Я чувствую, что воздаю должное себе семнадцатилетнему, который хотел сделать мир лучше». Лишь в 2014 году Грег пожертвовал 20 тыс. фунтов стерлингов: достаточно, чтобы спасти 10 жизней.

Важно следующее: Грег, зарабатывая, чтобы делиться, приносит пользу, которой бы в противном случае не было. Не стань Грег врачом, его место занял бы другой, но этот человек, возможно, жертвовал бы очень мало (средний показатель – около 2 % заработка[130]). А работая в неправительственной организации в бедной стране, Грег тратил бы деньги этой организации, которые иначе пошли бы на зарплату другому врачу или на медикаменты. Грег делает даже больше добра, зарабатывая, чтобы делиться, чем если бы он работал в бедных странах. При этом он не отказывается от благ цивилизации.

Над этим стоит поразмыслить. В 2007 году английский документалист Луи Теру выпустил фильм «Лечь под нож» (Under the Knife) о косметической хирургии в Беверли-Хиллз. Теру обвинял хирурга, у которого брал интервью, в растрачивании таланта на делание потенциальных звезд кинематографа более привлекательными, а не на спасение жизней. Теперь мы понимаем, что возмущение Теру неуместно, хотя и объяснимо. На самом деле имеет значение то, как именно хирург тратит заработанное.

Зарабатывать, чтобы делиться, выглядит невероятно удачным способом принести пользу. Ведь и простые работники из развитых стран относятся (по мировым меркам) к верхушке получателей дохода, к тому же существуют благотворительные организации, за относительно небольшие деньги оказывающие огромную помощь беднейшим людям на планете. Более того, в отличие от общепринятых «этичных» направлений карьеры, зарабатывать, чтобы делиться – это путь, открытый для всех. Если вы желаете приносить пользу, то работайте на государство, в общественном секторе или на предприятиях корпоративной социальной ответственности. Но многие бьются за то, чтобы найти хоть какую-нибудь работу, не говоря уже о работе в конкретном секторе. Однако куда больше людей может работать сверхурочно, чтобы заработать больше, или работать усерднее, чтобы получить прибавку либо повышение, или двигаться в сторону более высокооплачиваемой профессии, или просто обходиться меньшим. Поступая так и с умом выбирая, кому стоит пожертвовать деньги, почти всякий в богатых странах может принести огромную пользу.

Пользе от собственной профессиональной деятельности я посвящу гл. 9. Но прежде чем мы изучим этот вопрос должным образом и уясним, почему зарабатывать, чтобы делиться – лишь один вариант выбора, причем не всегда самый удачный, рассмотрим еще один аспект.