Порочные стимулы

Один мой друг имел обыкновение платить своим маленьким детям по одному доллару за каждое написанное ими благодарственное письмо. (Обычно, читая такие письма, я говорю, что они были написаны под давлением). Такая практика может как сработать, так и не сработать в долгосрочной перспективе. Может оказаться, что, написав достаточное количество благодарственных писем, дети в конце концов поймут их реальную значимость и будут продолжать выражать благодарность за полученные подарки даже тогда, когда им за это уже не будут платить. Однако возможно и обратное. Дети получат неправильное представление и будут считать написание благодарственных писем сдельной работой, которая должна выполняться исключительно за плату. В этом случае полезная привычка не будет выработана и дети прекратят писать такие письма, как только за это перестанут платить. Хуже того, подобные взятки могут принести вред их нравственному воспитанию и воспрепятствуют пониманию ими самого значения благодарности. Даже при наличии хорошего результата в краткосрочной перспективе взятки за благодарственные письма воспитывают неправильный подход к определению ценности блага.

Аналогичная проблема возникает и в случае платы детям за хорошую успеваемость в школе: почему бы не платить ребенку за получение хороших отметок или за чтение книг? Цель в данном случае состоит в том, чтобы мотивировать стремление ребенка к учебе или чтению. Деньги выступают стимулом, способствующим достижению этой цели. Экономика учит, что люди реагируют на стимулы. Одни дети могут иметь достаточную мотивацию к чтению или успешному обучению, а другие нет. Так почему бы не использовать деньги в качестве дополнительного стимула?

Может оказаться – на это указывают экономические выкладки, – что два стимула будут работать лучше, чем один. Однако может случиться и так, что денежный стимул навредит внутренней мотивации ребенка, что приведет к уменьшению, а не к росту любви к чтению. Или к увеличению количества прочитанных книг в краткосрочной перспективе, но по неправильным причинам.

В этом случае рынок становится инструментом для достижения цели, и его роль не является невинной. Использование рыночных механизмов быстро превращается в рыночную норму. Очевидное беспокойство вызывает то, что денежное стимулирование может приучить детей рассматривать чтение книг как способ зарабатывания денег, что приведет к разрушению или вытеснению бескорыстной любви собственно к чтению.

Использование денежных стимулов для того, чтобы заставить людей похудеть, читать книги или подвергнуться стерилизации, не только отражает логику экономического подхода к жизни, оно расширяет ее. Когда Гэри Беккер в середине 1970-х годов написал, что все, что мы делаем, можно объяснить тем, что мы действуем, соизмеряясь с выгодами и затратами, он употребил понятие «теневые цены» – неявные оценочные величины, используемые человеком при выборе из нескольких альтернатив. Так, например, когда человек решает, оставаться ли ему в браке или развестись, перед ним, конечно, не висят ценники с цифрами, однако он использует неявные цены, позволяющие ему определить стоимость развода – его финансовую и эмоционального цену – и сопоставить ее с ценой получаемых выгод.

Но широко применяемые сегодня системы стимулирования идут еще дальше. Устанавливая цену за человеческие действия, весьма далекие от производства материальных благ, они выводят «теневые цены», о которых говорил Беккер, из тени и делают их абсолютно реальными. Эти системы строятся на принятии его предположения о том, что все человеческие отношения, в конечном счете, являются рыночными.

Развивая свою теорию, Беккер предложил рыночное решение вызывающей многочисленные споры иммиграционной проблемы: Соединенные Штаты должны отказаться от сложной системы выделения квот и просто продавать право на иммиграцию. Учитывая высокий спрос, Беккер предлагал установить размер входной платы на уровне 50 000 долларов или даже выше[100].

Иммигранты, готовые заплатить хорошие деньги за получение вида на жительства в США, утверждал Беккер, автоматически соответствуют предъявляемым к ним требованиям. Вероятно, это будут молодые, опытные, амбициозные и трудолюбивые люди, которые вряд ли используют иммиграцию для того, чтобы обратиться за помощью в благотворительные организации или жить на пособие по безработице. Когда в 1987 году Беккер впервые предложил продавать право на иммиграцию, многие посчитали его доводы притянутыми за уши. Но для тех, кто рассматривал вопрос в экономической плоскости, данное предложение представлялось разумным и даже очевидным ответом на сложный вопрос: как определять, каких иммигрантов нам следует принимать?

Другой экономист, Джулиан Саймон, примерно в то же самое время предложил аналогичный план. Он предлагал устанавливать ежегодную квоту на прием иммигрантов и проводить аукцион по продаже мест, пока вся квота не будет выбрана. Продажа права на иммиграцию является честным способом отбора, утверждал Саймон, «поскольку он осуществляется согласно стандартам рыночно ориентированного общества: исходя из способности и готовности платить». На возражение о том, что его план позволит иммигрировать только богатым, Саймон предложил позволить выигравшим аукцион участникам расплачиваться за счет взятого у государства кредита, который впоследствии погашается за счет подоходного налога. Если же кто-то окажется не в состоянии вернуть данный кредит, заметил Саймон, его всегда можно будет депортировать[101].

Идея продажи права на иммиграцию некоторыми была воспринята как оскорбление. Но в эпоху растущего доверия к рынку предложение Беккера–Саймона нашло свой путь к умам законодателей. В 1990 году Конгресс принял закон, согласно которому иностранцам, вложившим 500 000 долларов в экономику США, разрешалось иммигрировать в страну вместе со своими семьями. Вид на жительство выдавался в этом случае на два года. Если в течение этого срока вложенные инвестиции создавали не менее десяти рабочих мест, иммигрант мог претендовать на получение постоянной «грин-карты». Система предоставления «грин-карт» за деньги открывает быстрый путь к гражданству в обход общей очереди. В 2011 году два американских сенатора предложили законопроект, подразумевающий аналогичный стимул приобретателям элитного жилья, рынок которого «провис» после разразившегося в стране финансового кризиса. Любой иностранец, купивший дом стоимостью не менее 500 000 долларов, получал бы право жить в Соединенных Штатах вместе со своей супругой (или супругом) и несовершеннолетними детьми до тех пор, пока они владеют этой собственностью. Заголовок статьи, опубликованной в The Wall Street Journal, резюмировал условия такой сделки: «Купи дом и получи бесплатную визу»[102].

Беккер даже предложил брать деньги с беженцев, спасающихся от преследований. Свободный рынок, по его словам, позволит легко определить, кого из беженцев стоит принимать – тех, кто достаточно мотивирован, чтобы заплатить за свое спасение: «По понятным причинам политические беженцы и лица, преследуемые в своих странах, были бы готовы заплатить значительные суммы за право жить в свободной стране. Соответственно, введение платы за въезд автоматически избавило бы иммиграционные службы от необходимости трудоемкого выяснения того, насколько реальна опасность, грозящая беженцам на их родине»[103].

Предложение выставлять беженцам, спасающимся от преследования на родине, счета за въезд в США в размере, превышающем 50 000 долларов, поражает своей черствостью и является еще одним примером отказа экономиста отличать готовность платить от способности платить. Поэтому давайте рассмотрим другое рыночное предложение, направленное на решение проблемы беженцев, но не заставляющее их платить за спасение из своего кармана. Питер Шак, профессор права, предложил следующее.

Пусть международный орган устанавливает для каждой страны ежегодную квоту беженцев, исходя из величины национального благосостояния. Затем всем странам предоставляется возможность покупать и продавать эти квоты друг другу. Так, например, если для Японии квота составляет 20 000 беженцев в год, но эта страна не желает их принимать, она может заплатить России или Уганде за то, чтобы эти страны приняли соответствующее количество беженцев вместо Японии. Согласно логике рынка, от такого подхода выигрывают все. Россия и Уганда получают новый источник пополнения государственного бюджета, Япония выполняет свои обязательства по приему беженцев, передав их на аутсорсинг, и значительно большее число беженцев находят для себя убежище[104].

Однако существует нечто неприятное в создании рынка беженцев, несмотря на то, что это позволит большему их числу найти убежище. Что же вызывает это неприятие? Ответ, видимо, заключается в том, что рынок беженцев меняет наше представление о том, кем являются эти люди и как к ним следует относиться. Описанный подход призывает участников такого рынка – покупателей, продавцов, а также тех, чьи убежища являются предметом торга, – воспринимать беженцев как бремя, от которого нужно избавиться, или как источник дохода, а не относиться к ним как к людям, оказавшимся в опасности.

Можно как признать наличие уничижительного эффекта рынка беженцев, так и сделать вывод о том, что эта схема принесет больше пользы, нежели вреда. Важно то, что данный пример свидетельствует – рынок не просто инструмент. Он воплощает в жизнь определенные нормы и правила. Он предлагает – и поощряет – определенные способы оценки благ, становящихся предметами торга.

Экономисты часто заявляют о том, что рынки не вмешиваются в свойства и не могут портить товары, распределение которых они регулируют. Но это не соответствует действительности. Рынки вызывают изменения социальных норм. Во многих случаях рыночные стимулы подрывают или вытесняют нерыночные мотивы поведения людей.

Опыт некоторых детских садов в Израиле показывает, как это может произойти. Центры столкнулись с известной проблемой: иногда родители приезжали, чтобы забрать своих детей, довольно поздно. Воспитателям приходилось оставаться с детьми до тех пор, пока последнего из них не заберут припозднившиеся родители. Чтобы решить эту проблему, центры ввели для родителей штрафы за опоздание. Как вы думаете, к чему это привело? Количество опозданий в итоге даже увеличилось[105].

Если исходить из предположения о том, что люди реагируют на стимулы, такой результат выглядит странным. Можно было ожидать, что штрафы уменьшат, а не увеличат количество опозданий. Почему же этого не произошло? С введением денежной платы изменилось отношение людей к опозданиям. Раньше опоздавшие родители чувствовали себя виноватыми в том, что они создают неудобства для воспитателей, вынужденных проводить с их детьми дополнительное время. Теперь же опаздывающие родители стали воспринимать это как услугу, за которую они готовы платить. Они не отнеслись к этой плате как к штрафу и опаздывали теперь уже «с чистой совестью». Вместо того чтобы обременять воспитателя своим опозданием, они просто оплачивали сверхурочную работу.