Под колпаком

Тем, кто любит колбасу и уважает закон, не стоит видеть, как делается то и другое.

Колбасный принцип[83]

Цезарь сказал: разделяй и властвуй. Но он не указал, что именно нужно разделить, чтобы властвование было спокойным и надежным. Поэтому при определении направления разделения и точки приложения сил первым этапом является наблюдение – в точности как при любом эксперименте либо действии: сначала необходимо посмотреть, куда вбивать гвоздь, а уж потом размахивать молотком.

Институт «вторых секретарей» (см. выше) фактически является одной из методик наблюдения. Однако это наблюдение за удаленными объектами: филиалом либо представительством. А ведь неприятная ситуация может созреть прямо под боком. Даже не будем говорить о возможности «заговора», когда заместитель руководителя спит и видит, как занять кресло ступенькой повыше. Достаточно и такой мелочи, как семейные проблемы бухгалтера, – и ближайшая проверка налоговой инспекции может принести печальные неожиданности.

Сталин наблюдением не пренебрегал – и был совершенно прав. Конечно, оказаться объектом подобного наблюдения довольно неприятно, но если речь идет об интересах государства (компании, фирмы), то понятие «неприятно» следует отбросить: главным является не чей-то личный душевный комфорт, а неукоснительное соблюдение глобальных интересов. Представьте, что компания, которой вы руководите, недополучила значительную часть прибыли, поскольку вы вовремя не узнали о том, что у главного инженера сын – двоечник. Не будете ли вы кусать себе локти, подсчитывая убытки? Не пожалеете ли о том, что не обеспечили должного наблюдения за сотрудниками? Не задумаетесь ли, как можно оперативно получать необходимую (а иногда и лишнюю, но заранее ведь ничего не известно) информацию о работающих в компании людях?

Борис Бажанов чрезвычайно романтично описывает свое открытие о том, как Сталин занимался прослушиванием телефонов: «Я вхожу к Сталину с каким-то срочным делом, как всегда, без доклада. Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушающим, – он держит телефонную трубку и слушает… Я стою и жду. Наконец, я с удивлением замечаю, что на всех четырех телефонных аппаратах, которые стоят на столе Сталина, трубка лежит, и он держит у уха трубку от какого-то непонятного и мне неизвестного телефона, шнур от которого идет почему-то в ящик сталинского стола. Я еще раз смотрю; все четыре сталинских телефона: этот – внутренний цекистский для разговоров внутри ЦК, здесь вас соединяет телефонистка ЦК; вот „Верхний Кремль“ – это телефон для разговоров через коммутатор „Верхнего Кремля“; вот „Нижний Кремль“ – тоже для разговоров через коммутатор „Нижнего Кремля“; по обоим этим телефонам вы можете разговаривать с очень ответственными работниками или с их семьями; Верхний соединяет больше служебные кабинеты, Нижний – больше квартиры; соединение происходит через коммутаторы, обслуживаемые телефонистками, которые все подобраны ГПУ и служат в ГПУ. Наконец, четвертый телефон – „вертушка“… Его завели по требованию Ленина, который находил опасным, что секретные и очень важные разговоры ведутся по телефону, который всегда может подслушивать соединяющая телефонная барышня. Для разговоров исключительно между членами правительства была установлена специальная автоматическая станция без всякого обслуживания телефонистками. Таким образом, секретность важных разговоров была обеспечена. Эта „вертушка“ стала, между прочим, и самым важным признаком вашей принадлежности к высшей власти. Ее ставят только у членов ЦК, наркомов, их заместителей, понятно, у всех членов и кандидатов политбюро; у всех этих лиц в их кабинетах. Но у членов политбюро также и на их квартирах. Итак, ни по одному из этих телефонов Сталин не говорит. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы это заметить и сообразить, что у Сталина в его письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи которой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, „вертушек“. Члены правительства, говорящие по „вертушкам“, все твердо уверены, что их подслушать нельзя, – телефон автоматический. Говорят они поэтому совершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты. Сталин подымает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым пристальным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл? Конечно, понимаю, и Сталин это видит. С другой стороны, так какя вхожу к нему без доклада много раз в день, рано или поздно эту механику я должен открыть, не могу не открыть. Взгляд Сталина спрашивает меня, понимаю ли я, какие последствия вытекают из этого открытия для меня лично. Конечно, понимаю. В деле борьбы Сталина за власть этот секрет – один из самых важных: он дает Сталину возможность, подслушивая разговоры всех Троцких, Зиновьевых и Каменевых между собой, всегда быть в курсе всего, что они затевают, что они думают, а это – оружие колоссальной важности. Сталин среди них один зрячий, а они все слепые. И они не подозревают и годами не будут подозревать, что он всегда знает все их мысли, все их планы, все их комбинации, и все, что они о нем думают, и все, что они против него затевают. Это для него одно из важнейших условий победы в борьбе за власть. Понятно, что за малейшее лишнее слово по поводу этого секрета Сталин меня уничтожит мгновенно»[84].

После прочтения изложенного подобным драматическим образом наблюдения так и напрашивается вывод: Сталин поступал нехорошо, более того – отвратительно, он нарушал свободу личности… и т. д. и т. п. Но когда мы травим муравьев, расплодившихся на кухне, не нарушаем ли мы их свободу личности? Не занимаемся ли муравьиным геноцидом? А когда наблюдаем за муравьями, нет ли здесь нарушения права муравьев на самоопределение и личностную свободу? Да, можно сказать, что люди – отнюдь не муравьи. Что ж, с точки зрения биологии так оно и есть. Но подумайте, как рабочий на заводе может оценить ущерб, причиненный изготовлением им бракованной детали? Предположим с большой долей вероятности, что он в состоянии определить последствия от подобного брака для своего цеха, пусть даже для завода. А с точки зрения государственной экономики? А какое влияние эта бракованная деталь окажет на мировую экономику? Да, одна бракованная деталь повлияет на мировую экономику в столь ничтожных долях процента, что нет смысла их даже рассматривать. А не одна? А бракованные детали, изготовленные всеми рабочими заводов данной страны? Руководитель может – и должен – определить степень влияния подобного брака и на прибыльность конкретного предприятия, и на мировую экономику. Но рабочий просто на это не способен. Даже если отбросить наличие либо отсутствие соответствующего образования, у него попросту нет для такого расчета необходимых данных. Получается, что рабочий знает о последствиях своих действий не больше, чем знают муравьи в муравейнике: они обязаны запасать корм, строить муравейник, но они и понятия не имеют, кто съест запасенный корм или будет жить во вновь построенной части муравейника; точно так же рабочий изготавливает деталь, зачастую даже не представляя во всей полноте, для чего она требуется. И если процент выпускаемого этим рабочим брака связан с какими-либо его личными проблемами, то кто как не руководитель может оценить степень подобного влияния? Свобода личности – красивые слова, однако, если я нахожусь у себя дома и от моего слова и действия зависит только благополучие моей кошки, – это один вариант, но если от моих действий и слов зависит благополучие других людей, то в данном случае понятие свободы личности должно рассматриваться несколько иначе.

Если руководитель допускает свободу личности в самом широком понимании, если он рассуждает: пусть делают что хотят, лишь бы работа была выполнена, – это плохой руководитель. Он не в состоянии прогнозировать будущее, а ведь от точности прогноза зависят и направление дальнейшего движения, и эффективность прилагаемых усилий. Если процент бракованных деталей зависит от домашней ситуации рабочего, от его внутрисемейных отношений, то руководитель просто обязан быть в курсе этой ситуации и отношений: существует прямая зависимость с процессом производства и будущим всего предприятия, пусть даже сам рабочий об этом не подозревает. Таким образом, мы приходим к выводу, что наблюдение необходимо даже за личной жизнью – как бы это ни ущемляло кажущуюся свободу личности.

Иногда на форумах в Интернете попадаются сообщения такого типа: «Могу ли я привлечь к ответственности по закону свое начальство, которое подсматривает за сотрудниками и подслушивает разговоры?» или «Наш директор везде установил следящие видеокамеры! Как в таких условиях общаться с другими сотрудниками? Как вообще работать?!». Крик души, не правда ли? Или еще один образец душевных страданий: «Мой начальник, кажется, страдает паранойей. Он требует, чтобы мы все отчитывались за телефонные звонки, регистрировали эти звонки в отдельном журнале, да еще указывали, кому и по какому поводу звонили и сколько времени занимал звонок. Можно подумать, он обеднеет, если я поговорю на минуту дольше или позвоню домой. Вчера вот позвонил, так получил выговор. За что?!». Но знаете, что самое интересное? Ответы на эти крики. В основном отвечающие удивляются: отчего люди так бурно реагируют на просмотры/прослушивания? Общий смысл ответов сводится к тому, что если человек не занимается на работе чем-либо недозволенным («не бегает налево», как выразился один из отвечавших), то для волнения нет причин. Если сотрудник лоялен по отношению к компании, то подобного рода наблюдение его и задевать не должно. Громче всех кричат как раз те, которым наблюдение мешает в каких-то личных делах, например сделать «левую» работу или «левый» телефонный звонок, посидеть на сайте, который не имеет ни малейшего отношения к работе, и т. д. Причем эти же люди на вопрос «Каким должен быть идеальный начальник?» отвечают, что идеальный начальник должен знать все о сотрудниках. Правда, чаще всего они подразумевают, что такое знание обязывает начальника давать сотрудникам определенные льготы, премии и поощрения, независимо от конкретных заслуг, но по надобности сотрудников (например, даже ленивый, нерадивый сотрудник должен получить премию, если его жена предъявляет претензии к маленькому заработку, – логика, конечно, неоригинальная). Но все же даже такие сотрудники признают оправданность и необходимость наблюдения, вот только, к сожалению, считают, что наблюдать должны за другими, а к ним должно быть совершенно другое отношение.

ПРИМЕЧАНИЕ

Давно замечена закономерность: чем менее сотрудник лоялен по отношению к компании, тем большую лояльность он требует от компании по отношении к себе. Кстати, отношение сотрудника к наблюдению за его работой может служить своеобразным мерилом его лояльности компании. Справедливости ради стоит отметить, что даже в небольших городках бывшего СССР компании активно идут навстречу модернизации, в том числе в плане контроля работы сотрудников. Например, в одной частной стоматологической поликлинике города Могилева все кабинеты врачебного персонала были оснащены камерами видеонаблюдения. Затраты, конечно, немаленькие, и на первых порах было уволено множество недобросовестного народа, но ныне – это самая популярная и проверенная клиника в городе, именно сюда на месяц вперед расписана очередь, так как не только руководитель уверен в добросовестности своих работников, но и простые могилевчане.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.